В возрасте трех лет меня перевезли в Обнинск. Город стопроцентно новый, свежий, блестящий и так же связанный с чрезвычайно модной в то время атомной темой. Настолько модной, насколько сейчас модно радеть об экологии и бегать нагишом по улицам, гордо прикрывая срамные места плакатиками с лозунгами "Гринпис". Но в то время это означало, что город имел все самое лучшее - снабжение, медицину, педагогику. Однако, в отличие от Арзамаса-16 его научные учреждения имели демонстративно мирную направленность. Настолько, насколько это вообще было возможно в то время, когда даже агрономические НИИ имели "закрытые" военные темы. Поэтому город был "открытым" и этот факт доставлял немало неприятностей мирным обывателям. Поскольку Обнинск, в бытовом плане, выполнял для всей округи функции этакой "маленькой Москвы", регулярно подвергаясь набегам жителей окрестных городов и деревень, которые справедливо полагали, что имеют ничуть не меньше прав есть хорошую колбасу и носить нормальные башмаки, чем "эти вчёные" из Обнинска.

До начала "эпохи прыщей на носу" я представлял из себя распространенный вариант нормального ребенка. Достаточно послушного и даже застенчивого, в большей степени домашнего, чем уличного, хотя и одержимого приступами ослиного упрямства, что временами доставляло массу неприятностей моим близким, да и мне самому. И, как принято во всех "приличных семьях", помимо учебы в нормальной школе, с грехом пополам выучился играть на аккордеоне и окончил художественную школу. На мое счастье в то время теннис и каратэ еще не были столь модными способами издевательств над детьми, так что этого испытания я избежал.

Учился я довольно неплохо, и к седьмому классу уже являлся практически штатным представителем школы на различных физико-математических олимпиадах, с которых несколько раз даже умудрился привезти какие-то дипломы и призы. Так что впереди вырисовывалась обычная для детей из интеллигентной советской семьи жизненная тропинка: институт, закрытый НИИ или иной "почтовый ящик", и дальше, если получиться, аспирантура, диссертация и т.п., но... На предпоследнем году моего благополучного обучения, мои проснувшиеся гормоны выкинули фортель, самым легким последствием которого были две благополучно прогулянные недели. Об остальном умолчим. Это ли было основной причиной, либо что-то другое, но через некоторое время меня сначала перевели в другую школу, под присмотр отличной учительницы и, по случайному совпадению, близкой подруги моих родителей, а затем дед, полковник, фронтовик, человек, который всегда был для меня непререкаемым авторитетом, положил мне руку на плечо и веско сказал: "Роман, я хочу чтобы ты был офицером". И это был конец моей вольной гражданской жизни.

В училище я поступил довольно легко. В аттестате у меня было всего три четверки, а, не смотря на известную пословицу: "Чем больше в армии дубов тем крепче наша оборона", в то время еще предполагалось, что войскам иногда все-таки требуются хорошие мозги. Хотя бы для блезиру. Так что, не смотря на некоторые трудности с мощью мышц и лошадиной выносливостью, мне, как отличнику, разрешили сдавать только два экзамена, каковые я успешно сдал. И оказался зачислен в Саратовское высшее военное командное Краснознаменное училище ВВ МВД СССР им. Ф.Э.Дзержинского. О коем в славном городе Саратове говорили так: "Если хочешь стрелять как ковбой, а бегать как лошадь - иди в СВВКУ".

Следующие четыре года я благополучно грыз военную науку, в совершенстве овладев к выпуску всеми богатствами командной разновидности русского языка и превратившись, не смотря на проглядывавшую в школьные годы некоторую предрасположенность к полноте, в худого и рьяного молодого лейтенанта. Некоторые впечатления от того времени я использовал при написании романа "Бойцы с окраины галактики", хотя, честно признаюсь, в некоторых местах читателю следует воспринимать написанное, делая скидку на требования жанра. Однако должен признаться, что к основным залежам, накопленным за десять лет службы в специальных частях Внутренних войск я, можно сказать, еще и не приступал.

Следует заметить, что молодой лейтенант - явление природы до конца никем не изученное, но не менее опасное, чем смерч или землетрясение. Когда здорового, молодого, холостого парня, несколько лет, будто хороший коньяк, выдержанного в герметичном сосуде военного училища выпускают на свободу, да еще добавляют катализатор в виде совсем неплохих по тем временам двухсот с хвостиком рублей, в жизни окружающего населения появляется масса беспокойства. В моем случае это усугублялось тем, что я попал служить в свой родной город Обнинск и все проблемы с жильем, питанием и иными бытовыми неудобствами напрочь отсутствовали. Слава богу, старые, седые ротные не совсем понимая физику явления, управляться с ним научились давно и надежно. Так что когда я, новенький и сияющий, будто олимпийский рубль, преодолел широко раскрытые двери расположения моего первого подразделения, меня тут же взяли в оборот. Да так, что выбраться за пределы забора части мне удалось только спустя пару недель. Так и пошло. Офицерская жизнь имеет множество своих явлений и понятий, абсолютно непонятных гражданскому. Например, что такое "заступаешь в ночь с пятницы на понедельник"? Или, скажем, как понимать выражение: "рваный выходной"? А это означает, что ты, в восемь вечера, вернувшись из караула, сдав оружие и подведя итоги службы, уходишь домой не просто поспать, а как бы на выходной, а на завтра часикам к пяти, появляешься на пороге, чтобы снова заступить в следующий караул. И все довольны. И ротный, поскольку есть повод в попрекнуть случае чего: "ну ты обнаглел, и трех недель не прошло как я тебе выходной давал", и молодой лейтенант, поскольку никакой гражданский даже не представляет сколько может сделать это невероятное существо за целых ДВАДЦАТЬ часов.

И все было хорошо, пока не произошло непоправимое - я влюбился.

Если быть честным, наверное, это единственный способ справиться со стихийным бедствием под названием "молодой лейтенант". Я знавал немало людей, которые уже будучи в солидных летах, фактически продолжали оставаться все в том же состоянии. А, должен заметить, что слишком длительное пребывание в нем действует на организм достаточно разрушительно. Поэтому, как правило, такие люди надежно застревают на нижних ступенях служебной карьеры и жизненного пути. Но их это не особо тревожит. Человек привыкает ко всему. Как говаривал мой ротный: "Командиром взвода тяжело только первые пятнадцать лет, а потом привыкаешь". Однако, слава богу со мной такого не случилось. Меня укротили, и дальше моя жизнь потекла по довольно накатанной колее. Семьи без детей ни я, ни моя женушка не представляли, поэтому на первом же году семейной жизни обзавелись доченькой. К моменту ее рождения, я преодолел первую ступеньку служебного роста, поэтому когда жена попала в роддом, я благополучно занимался личным составом в своем новом подразделении, дислоцированном в полутора десятках километров от родного города. Поэтому, когда мне сообщили о том, что я стал отцом, я не выдержал и, сперев в теплице батальона белую калу, поскольку автобусы уже не ходили (а никаким другим способом добраться до любимой возможности не было), за ночь отмахал все отмерянные версты, чтобы вручить жене результат моих криминальных усилий. А к подъему (слава богу первый автобус уходил в пять двадцать утра) опять был уже на месте. Сейчас сие событие занимает почетное место в семейных анналах.

Между тем время шло и набирала силу перестройка. И в служебных делах появились сначала робкие, а затем все более крепчающие элементы маразма. Вернее, следует сказать, что он был всегда. Ну кто из "советских" офицеров не помнит такие яркие его образчики, как "партийное собрание части" или "принятие социалистических обязательств на следующий период обучения". Но именно во времена перестройки его количество начало просто перехлестывать через край, заставляя здравомыслящих людей серьезно сомневаться в своей нормальности. И первым моим литературным опытом был этакий глас вопиющего в пустыне. Накропав нечто вроде фельетона я собрался с духом и прибыл в первопрестольную, в военный журнал "На боевом посту", имеющий некоторое отношение к моим родимым Внутренним войскам. К моему удивлению меня напечатали. Я обнаглел и приехал еще раз. Уже с рассказом. И снова напечатали. Следующей была небольшая повесть. И тут началось. Надо сказать, что моя служба до сего момента складывалась довольно успешно. Ну пару раз обманули с назначением, ну годик переходил старлеем - с кем не бывает, жизнь есть жизнь. Однако у меня существовали иллюзии, что в общем и целом я неплохой офицер и успешно делаю порученное мне дело. Но тут оказалось, что я был непростительно наивен. Худшего офицера еще свет не видывал, и держали меня на службе из милости и уважения к моему деду-фронтовику. А звания присваивали по упущению и недосмотру начальника строевой части. Короче оказалось, что мои литературные потуги раз и навсегда лишили меня каких бы то ни было служебных перспектив. На мое счастье на войска рухнула беда под названием "сокращение". И я умудрился благополучно сбежать в милицию, перекрестился и дал себе слово больше такими глупостями не заниматься.

Два года я честно терпел. До пенсии оставалось всего ничего, а у меня кроме доченьки рос уже второй любимчик и я не хотел рисковать верным куском хлеба. К тому же работа мне нравилась и коллектив оказался отличным. Но курс реформ набирал силу и моя семья, как и все семьи людей в погонах, начала ощутимо смещаться в сторону сначала некоторой необеспеченности, а затем уже и откровенной нищеты. И передо мной в полный рост вопрос Чернышевского. Что делать? Возможностей для подработки в нашем славном городке не так уж много, да и люди в погонах, не нарушая закон, могут заниматься крайне ограниченным кругом деятельности. И я решил рискнуть еще раз. Так, бывший офицер специальных частей Внутренних войск МВД СССР, а ныне преподаватель боевой подготовки Обнинского филиала ВИПК работников МВД России подполковник милиции Р.В.Злотников стал начинающим писателем Романом Злотниковым. Что из этого получиться - не знаю. Надеюсь на лучшее. А пока пожелайте мне удачи.

"Семья":

Жена:
Лена. Моя умница, красавица и наша опора. Закончила Московский геологоразведочный институт, но как жена офицера ни дня не работала по специальности. До сих пор удивляюсь двум вещам: как она за меня пошла и как она меня еще терпит.

Дочь:
Ольга. Вся в маму, такая же умница и красавица. И в папу, вредина и хитрюга. Пишет стихи и... детективы.

Сын:
По возрасту еще клоп, но по манерам - мужик мужиком. Фанат машин.

Собака:
Оберон. По виду немецкая овчарка, по манером - кот котом. Любит всех кто приходит к нам в дом. Впрочем пару раз он меня удивил. И не только меня. В мое отсутствие считает себя главой семьи и становиться слегка занудным.

"Как я пишу":

Все это начинается еще вечером. Я сажусь в кресло у компьютера и в этот момент всем вдруг становиться от меня что-то надо. Жене - вынести мусор, дочери - проверить пример или подсказать решение задачи, а сыну просто поползать по отцу сверху вниз или посидеть на коленках. Причем все это происходит под громогласные лозунги типа: «Дети (Ваня, Оля) не мешайте папе работать». Я раздражаюсь, переключаюсь на какие-нибудь «шарики», «пасьянс» или «полоски» и свирепо гоняю мышь по коврику, чувствуя себя не в своей тарелке. Однако, мало помалу, все вокруг успокаивается. Дети, досмотрев детскую передачу, исчезают в своей комнате. Жена, завершив дела на кухне, наконец-то позволяет себе немного полежать у телевизора. Пес, последние два часа довольно выразительно дефилирующий у двери, выгулян и, свернувшись калачиком, греет мои домашние тапочки. Бормочет телевизор. А я начинаю потихоньку стучать по клавиатуре.

Как приходят сюжеты? Не знаю. У них надо спросить. Потому что они, заразы, приходят когда хотят. А когда не хотят - ну никак не приходят. Сидишь, смотришь тупо на экран, вымучиваешь строчки, которые потом, гарантировано, будут с облегчением стерты. Но кто-то из великих сказал: "Ни дня без строчки!". Вот и пытаешься изо всех сил следовать авторитетам. Не дураки чать, глупого не посоветуют. Но уже если идет... То это идет! И когда за окном начинает сереть, а челюсть выворачивает от зевка, ты вдруг с удивлением осознаешь, что уже пять, и на сон времени уже почти не осталось. А единственное, что поможет продержаться первые две пары занятий - это наполненная до краев любимая чашка, а вернее даже не чашка, а этакий тазик с кофе. Но все равно я люблю такие утра.